Евгений Лесин
Монбрен Э. Убийство в доме тетушки Леонии: Роман / Пер. с фр. Н. Морозовой. - М.: Издательство Независимая Газета, 2002. - 336 с. - (Сочинитель убийств). 5000 экз. (п) ISBN 5-86712-111-9
Орбенина Н. Злодейка: Роман. - СПб.: ИД "Нева"; М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. - 319 с. - (Огни большого города). 5000 экз. (п) ISBN 5-7654-1693-4, ISBN 5-224-03087-0
Нолль И. Аптекарша: Роман / Пер. с нем. Г. Шевченко. - М.: Иностранка, 2002. - 263 с. - (Лекарство от скуки). 15 000 экз. (о) ISBN 5-94145-055-9
Филологу человека убить - что две цитаты переврать. Литературоведы - прирожденные убийцы, разбойники, похуже Пугачева и Александра Проханова. Если вы думаете, что они ночами сидят в библиотеках и исследования исследуют, то глубоко ошибаетесь. Рыщут, проклятые фарисеи и книжники, возле автобусных остановок в поисках старушек. У кого рукопись отнимут (бесценную), у кого кошелек (пустой), а кого и так тюкнут. Чтоб дискурс не потерять. Ради, так сказать, теории, черт бы ее побрал, литературы. И оказывается - кто бы подумал! - таковы не только наши специалисты, скажем, по обэриутам или раннему классицизму, но и западные ученые. В частности, прустоведы. Детектив (к счастью, именно детектив, а не триллер) Эстель Монбрен как раз им и посвящен. В общем-то, перед нами классический французский детектив в духе Жоржа Сименона, но - насквозь литературный. Вся интрига связана с Марселем Прустом, и убитой оказывается глава прустовской ассоциации. Ну а убийцей, как вы сами понимаете, один из прустоведов. Да и сама Эстель Монбрен - вовсе не Эстель Монбрен, а Элайза Дизон-Джонс, специалист, как нетрудно догадаться, по творчеству Марселя Пруста. Великого Марселя Пруста, который сам детективов никогда не писал, а может быть, даже и не читал.
Читать "Убийство в доме тетушки Леонии" без слез - слез мстительного счастья - невозможно. Героиню, прустоведку, топит в миругренском пруду (Иллье-Комбре, прустовская топография) другой прустовед: "…она с ужасом узрела неумолимую решимость, сверкавшую в глазах ее палача. Филолог до гробовой доски, Жизель Дамбер не к месту вспомнила "Муху" Кэтрин Мэнсфилд…" Филолог до гробовой доски! Чудо как хорошо, да и детектив, честно говоря, вполне приличный.
Чего, увы, не скажешь о двух других книгах. Но если "Злодейка" Натальи Орбениной - все-таки триллер, пусть и мистический, то "Аптекарша" Ингрид Нолль - просто плохая "Пианистка" (роман Эльфриды Елинек и одноименный нашумевший фильм с лучшей французской актрисой всех времен Изабель Юппер в главное роли). Но - по порядку. Орбенину явно гнетет слава Акунина и почет и уважение, оказываемые Леониду Юзефовичу (писателю, впрочем, и впрямь очень достойному). Поэтому - позапрошлый век, убийство (Акунин), да еще и колдовство-мистика в придачу (Юзефович). Увы, разоблачения черной магии в романе нет, хотя все время именно этого и ждешь. Но - не может собственных Честертонов российская земля рождать. Единственное, что спасает - все-таки напряженная фабула плюс любовная интрига, мелодрама, причем, скроенная очень добротно. Это в сюжетном плане, стиль же повергает в панику. Если речь заходит о главной героине, у писательницы в отношении ее есть только один эпитет - "пышный", "пышная" и т.д. "Вы прельщаете своими пышными формами", "он мог вожделеть ее пышного тела", "мягко колыхалась пышная грудь", даже "пожар из копны пышных рыже-коричневых волос" etc. Другие герои, очевидно, пышностью не обладают. Ну, и самое ужасное: героиня "одевает" одежду. Писательница переживает за героиню: "Если бы она узрела свое будущее, то леденящий ужас охватил бы ее!". Герой, "терзая на ней роскошное платье и дорогое белье, поволок свою жертву на широкую постель и овладел ее телом". Редакторы, ау, где вы?
В "Аптекарше" все наоборот. Стиль безупречен, сюжет - скучен. Заголовки лучше бы поменять. "Аптекаршу" правильнее называть "Злодейкой" (ибо героиня и впрямь злодейка), а "Злодейку" - "Злодеи, злодейки, подонки и прочая мразь" (ибо, как и положено в России, все там гады). "Аптекарша" хуже "Пианистки" (почти нет извращений), но вообще-то книга забавная. Вот только это все, что угодно, но никак не лекарство от скуки! Уж слишком все медленно развивается, хотя трупов-то, в общем, немало. И никакой это, конечно, не триллер, а "черная" комедия. В духе кинопроекта "Догма". И даже блестящий - не преувеличиваю - финал не спасает. Потому что финал - абсолютно киношный. Кстати, роман экранизирован, я фильма, увы, не видел, но полагаю, что смотреть это интересней, чем читать.
Евгений Лесин
Кутзее Дж. М. Осень в Петербурге: Роман / Пер. с англ. С.Ильина. - М.: Иностранка, Б.С.Г.-ПРЕСС, 2001. - 291 с. - (Иллюминатор). 5000 экз. (п) ISBN 5-94145-010-9 (Иностранка), ISBN 5-93381-041-Х (Б.С.Г.-ПРЕСС)
Что будет с Достоевским, если его перевести на английский, а потом снова на русский? Литература безусловно останется, а если хороши переводчики (здесь именно тот случай), то это будет хорошая литература. Это будет, конечно, уже не Акунин, но еще не Федор Михайлович. Что самое ценное в авторе "Бесов"? Дикие, безумные, сумасшедшие диалоги и монологи его персонажей. Каждый аргумент их убедителен и окончателен. Но когда замолкает один (полностью убедив в своей правоте читателя), слово берет другой. И снова - окончательно и бесповоротно - убеждает читателя. И так без конца, голова идет кругом, книгу хочется перечитывать, спорить о ней, просто держать в руках. Подобное воспроизвести невозможно, но до того предела, который хоть сколько-нибудь мыслим в таком воспроизведении, Кутзее дошел.
Джозеф Майкл Кутзее - южноафриканец, лауреат Букеровской премии за 1999 год (за роман об апартеиде "Позор"). Жюри, кстати, пошло на определенный риск и нарушило своим решением неписаные правила, ведь писатель уже был букеровским лауреатом (в 1983 г.).
"Быть в России нежным цветком, - пишет южноафриканец, - непозволительно. В России должно быть лопухом, на худой конец - одуванчиком". Даже если это дословный перевод, и Кутзее имел в виду исключительно растения, все равно получается бесподобно. Фразу эту нужно заучивать наизусть, повторять ее в годы испытаний и невзгод, нести как знамя. А каковы примечания! "Автор, похоже, спутал Аполлона Григорьева с Аполлоном Николаевичем Майковым. Ошибка для человека нерусского простительная". И ведь нигде не сказано чье это примечание - переводчика ли, автора ли, может, и самого Достоевского. Последнее наиболее вероятно.
Сомневаюсь, что роман Кутзее - несмотря на все западные штампы - возможен в какой-либо другой стране, кроме России. Для России же он просто необходим. В частности, и из-за упомянутых штампов. Кто перед нами? Мрачный угрюмый сволочуга. Мизантроп и антисемит. Маньяк-педофил и политический извращенец. Так, в сущности, и представляют на Западе Достоевского - так и описал его Кутзее. Хотя, разумеется, его ФМ - это литературный персонаж и не более. Пусть даже и похожий на подлинного
ФМ. Интрига у Достоевского почти всегда криминальная, детективная. Здесь то же самое. Русский классик расследует убийство своего приемного сына. Встречает по ходу действия (или вспоминает, или они как-то упоминаются) и Лебядкиных, и проститутку Соню, пасынок его пишет прозу, где действует то ли Карамзин, то ли Карамазов...
Роман очень хорош, великолепен, был бы и гениален, если б не два недостатка. Мелодраматический, театральный, совершенно в духе среднего американского кино, финал (даже примечание переводчика, точнее, постскриптум, не спасают ситуацию). И еще. Автор (или переводчик, или и тот, и другой) читал во время работы над книгой еще и Михаила Булгакова, "Мастера и Маргариту". И называется роман Кутзее не "Осень в Петербурге" (как "Осень в Пекине"!), а "The Master of Petersburg" - мастер, хозяин Петербурга. И крики Нечаева (естественно, того самого; здесь он один из персонажей): "Что есть истина?" слишком напоминают пилатовские глупые вопросы. Может быть, для Кутзее, южноафриканца, и правомерно сравнивать Достоевского и автора "Дьяволиады", но в России! В России ставить их на одну доску - это все равно, что ставить на одну доску Пушкина и Николая Доризо (при всем, абсолютно искреннем, уважении к последнему). Из-за этой булгаковщины, кстати, и получается столь удручающий финал. Достоевский (как верно протестовал кот Бегемот) бессмертен. Так что, наверное, и хорошо, что у Кутзее не Идиот, а идиоты. Не Игрок, а игроки. Не Подполье, а купринская Яма, и не Бесы, а мелкие бесы. Все-таки писано это в 1994-м году, а не в 1869-м!
БОНУС: Георгий Петров
Беккет С. "Никчемные тексты" Пер. французск., СПб.: Наука, 2001. - 338 с. 3000 экз.
Сэмюэль Беккет стоит в одном ряду с Джеймсом Джойсом по значимости для ирландской и мировой литературы, но по хронологии немного отстает. В отличие от Джойса право на обладание Беккетом отстаивают две державы: Ирландия и Франция. Ирландия - по месту рождения писателя, но не по языку. Франция - по языку и большей части жизни писателя. Сэмюэль Беккет представляет собой достаточно редкий в литературе тип автора: он двуязык. Первые свои тексты он писал по-английски, затем перешел на французский. Причем после своего перехода на французский, он почти всегда переводил свои тексты и на английский, хотя иногда и с запозданиями до нескольких лет.
Данное издание содержит уже французские, то есть поздние тексты, расположенные в хронологическом порядке. Открывается оно романом "Мерсье и Камье" (1946). Его Беккет начинал еще на английском, но в ходе работы полностью перешел на французский, поэтому в творчестве писателя данный роман послужил своеобразным поворотным пунктом.
Не секрет, что на раннее творчество Беккета большое влияние оказал Джойс с его возможностью полностью подчинять себе язык и текст. Джойс был самым настоящим властелином языка. И Беккет в начале своего творческого пути стремился именно к этому. Но в последствие он начал развивать свои собственные методы, подходы к творчеству, вплоть до собственной эстетики. Беккет пошел в прямо противоположную сторону: он отказывается от авторского манипулирования языком и приходит, в конце концов, к тому, что автор-рассказчик становится жертвой своего собственного языка. Ролан Барт писал, что в данном случае автор-демиург превращается в скриптора, который рассказывает о чем-то не "ради прямого воздействия на действительность", а "ради самого рассказа". Поэтому для Беккета чрезвычайно важен своеобразный минимализм письма, так называемый "нулевой градус письма". Автор отказывается от собственно авторского подхода. Автор по Барту просто умирает. Это можно назвать Догмой 95 в литературе. Догмой Беккета. Стремясь к полному отсутствию всякого авторского подхода, автор совершенно перестает привносить что-либо в текст от себя. В результате получается голое изложение ради изложения, причем максимально сжато и минимально оформлено. Это осуществляется путем использования однотипных глаголов, избежания длинных оборотов и излишних эпитетов. Поэтому глагол "сказал" становится в романе "Мерсье и Камье" - а повествование здесь ведется от третьего лица, которое тоже является свидетелем происходящего - чуть лине ключевым. Тут вспоминаются и короткие взаимодополняющие фразу героев пьесы Беккета "В ожидании Годо" Владимира и Эстрагона. Только в "Мерсье и Камье" они прерываются бесконечными "сказал Мерсье" и "сказал Камье".
"Мерсье и Камье" можно даже назвать центральным произведением Беккета. Здесь сконцентрированы все наиболее характерные для него приемы и темы, хотя некоторые из них еще находятся в зачаточном состоянии. Центральным этот текст можно назвать и по времени его написания, и по переходу от английского к французскому. И даже по смешению прозы с драматургией: для того чтобы "перевести" роман в драму не потребуется практически никаких усилий и "цензурных вырезок".
Даже характер самих героев в романе практически хрестоматийный для Беккета. Это два смутно очерченных персонажа, совершающих какие-то смутные действия с совершенно смутными намерениями и результатами. О Мерсье и Камье мы знаем только то, что один из них небольшого роста и толстоват, а другой - худ и высок. Но мы даже не имеем полной уверенности в том, кто из них худ, а кто высок, так как имена у Беккета имеют мало значения - он может изменить или присвоить имя персонажа прямо в ходе повествования. И еще то, что они занимаются поиском. Вообще поиск для Беккета - один из самых ключевых сюжетных ходов. В романе "Мерфи" все персонажи ищут Мерфи, Моллой из одноименного романа отправляется на поиски своей матери, а затем Моран (другой персонаж романа) уже ищет самого Моллоя… Но в "Мерсье и Камье" поиск совсем смутный, впрочем, как и все остальное. Путем четкой и голой фиксации событий Беккет не мешает этой смутности: она остается девственной.
Переход Беккета от английского к французскому языку был во многом связан с авторскими возможностями манипулировать языком. Чужим языком всегда владеют хуже, и именно это дает Беккету (или лишает его) возможности развернуться. Единственное исключение из правил, игра слов в паре эпизодов романа, объясняется именно "незнанием чужого" языка. Путаются глаголы, создавая легкий околосюрреалистический шарж на иностранца.
Ценность романа "Мерсье и Камье" еще и в том, что он наиболее аккуратно сбалансирован по шкале литературная ценность оригинальность - интерес для массового читателя. Ведь далее Беккет, идя по тропе литературного экстремизма, будет развивать особенности своей эстетики, удаляясь от общепринятой читаемой литературы. Его тексты становятся еще более экспериментальными, тем самым лишая автора некоторого контингента читателей. Так, "Никчемные тексты", давшие название книге, уже даже не поддаются жанровой классификации. Они представляют собой тринадцать "никчемных" текстов, написанных каждый в один абзац и не имеющих сюжета как такового. Они написаны от первого лица и не имеют на первый взгляд никакой связи между собой.
Самый крупный текст в издании - "Как есть", который называют иногда романом, вообще написан без единого знака препинания и является своеобразным монологом скриптора. Как можно догадаться, серия "Литературные памятники" и ее редакторы не изменили самим себе и включили в издание объемную статью об авторе и комментарий.
Идя по хронологической шкале вслед за Джойсом, Беккет в отличие от своего "старшего" коллеги еще не издается у нас систематизировано, а лишь отрывочно. Полного собрания сочинений еще ждать и ждать, хотя большая часть его текстов уже издана на русском.
