Рецензии №3

Юлия Браженцева, Евгений Лесин

Гандлевский С. <Нрзб>. - - М.: Иностранка, НФ "Пушкинская библиотека", 2002. - 184 с. - (Русская литература). 5000 экз. (п) ISBN 5-94145-066-4, ISBN 5-94643-022-Х

Петров Г. Жильцы нашего дома: Повесть. - М.: Иностранка, НФ "Пушкинская библиотека", 2002. - 266 с. - (Русская литература). 5000 экз. (п) ISBN 5-94145-065-6, ISBN 5-94643-021-1

Костюков Л. Великая страна: Роман. - М.: Иностранка, НФ "Пушкинская библиотека", 2002. - 272с. - (Русская литература). 5000экз. (п.) ISBN 5-94145-067-2, ISBN 5-94643-023-8

Русская проза всех свела с ума. Все на ней помешались. Скоро, наверное, ни одного издательства уже не останется, которое бы не издавало современную русскую - серьезную - прозу. Даже какое-нибудь "Общество любителей севернокорейских салатов" или "Географические игральные карты исчезнувших материков Луны" начнут, полагаю, в самом ближайшем издавать отечественную беллетристику. Вот и издательство "Иностранка" (!) затеяло новый проект. "Русская литература". Обложки - под старину. Такие и книжки сто лет назад были (хотя на ощупь, конечно, приятнее - потому что хоть и в твердом переплете, а обложка-то была мягкой), и подушечки маленькие для диванов. Теперь вот проза. Открывается все знаменитым "<Нрзб>" Сергея Гандлевского, так, кстати, лучше было бы назвать и всю серию. Ибо хоть и русская это литература, а все ж должна быть иностранной, какой-то "нрзб" на худой конец. Гандлевский - поэт, и очень хороший. Любит отказываться от вручаемых ему литературных премий (некоторые даже поэтому путают его с Галковским, который тоже отказывается от тех же самых премий), любит и умеет писать прозу. "<Нрзб>" - роман известный (печатался в "Знамени" и уже успел "нашуметь") и даже популярный. Почти филологический, хотя и ностальгии по поэзии, молодости и пьянству в нем немало. Лев Криворотов и Чиграшов - два главных героя - как Моцарт и Сальери, только, разумеется, Моцарт убийца. Почти убийца. Поэтические салоны, КГБ, тамиздат, очень хорошо описание запоев гения Чиграшова (входишь к нему, а он деловито предлагает перепеленать красных человечков). А "нрзб" - потому что "поэтическое наследие", и старый Моцарт разбирает записи непутевого Сальери. Раньше было плохо, но… А сейчас просто кошмар, особенно мерзок "литпроцесс": "В прошлую пятницу на широкую ногу, с осетровыми и ананасами, во вновь отреставрированном ампирном особняке чествовали очередную модную бездарь - писательницу с немигающим взглядом рептилии и девственно грязными, как у старой куклы, патлами, зловещую кокетку неопределенного, помавающую длинным мундштуком в короткопалой пятерне. От одной мысли, что кого-нибудь когда-нибудь угораздило делить с чаровницей ложей, меня передернуло…" Бр-р-р….
Не "нрзб", а именно "бррр".
Двое других - Григорий Петров и Леонид Костюков - тоже литераторы довольно известные, хотя и не так, как Гандлевский. Костюков пишет скучно, Петров - слишком по-русски. Но его - Григория Петрова - спасает структура повести. Она соткана из тысячи, а, пожалуй, что и больше мелких историй, рассказиков и быличек. Этакий Ярослав Гашек, только у Петрова все персонажи - Швейки. И их тьмы, и тьмы, и у каждого не множество историй, а одна-две, но зато каждая - заветная. Как лечился от алкоголизма, как бесы одолели, как чудесный вагон есть в поезде, как советский писатель Синявин, отсидевший при большевиках за антисоветчину, напечатанную за бугром под псевдонимом Якоб Герц, столкнулся с реформами и пр. И реформаторы тоже какие-то белогорячечные - у бедных отнимают, богатым отдают. Истории плавно перетекают одна в другую, все с открытым финалом и почти все - с открытыми окнами и дверями. Как когда-то в деревнях. Много, слишком много, конечно, бесов и всякой литературы, но их и в жизни много. Зайдите в электричку. Сидят бесы и читают, прости Господи, Гарри Поттера, а то и Мулдашева. Вы думаете, я простой алкоголик? Я Степана Бандеру убил! А самый лучший способ избавиться от пьянства - Чечня. "Кормили впроголодь, чуть что - избивали". И счастливый финал: "Так вот там, в плену, я полностью вылечился от алкоголизма". Эх, Чиграшов, Чиграшов…
Леонид Костюков не рассказывает историй. Он мечтает. О великой стране. Что есть Великая Страна? Америка, Россия, а, может быть, это Страна Мертвых, где все равны.… Для каждого - свой ответ, эта страна "очень большая; она такая большая, что никто еще не проехал её из конца в конец, а те, кто проехали, уже одним этим вошли в её историю и дали её окраинам свои имена. Она такая большая, что даже когда от неё по исторической случайности отпадают целые края и области, она не становится меньше. В середине её нет ничего, одни мили. По её великим рекам идет лес, а навстречу ему, против течения, прется на нерест лосось. И тогда даже с берега видно, какая розовая вода". Главная героиня - Мегги, она же Дейла, она же Давид Гуренко - гражданин России, в прошлом инженер-термомеханик и начинающий бизнесмен, переехавший в Америку и сменивший пол, в настоящем - спецагент ФБР. Шпион, который рвется в холод. Пеленать красных человечков с пьяным Сальери. Россия, Россия… Кому - бррр, кому - нрзб, а все равно - русская литература. Пусть и в "Иностранке".

Евгений Лесин

Левкин А. Голем, русская версия: Роман, рассказы, повесть. - М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2002. - 314 с. - (Оригинал). 5000 экз. (п) ISBN 5-224-03349-7

Хургин А. Ночной ковбой: Повести и рассказы. - М.:ВАГРИУС, 2001. - 336 с. 3000 экз. (п) ISBN 5-264-00714-4

Андрея Левкина представлять не надо. Достаточно напомнить, что это тот самый Левкин, который издавал когда-то журнал "Родник". Рижский журнал "Родник", бывший в конце 80-х годов прошлого века для всей отечественной контр-культуры тем же, чем был "Новый мир" 60-х для, естественно, шестидесятников. В книге - роман, несколько рассказов и "Крошка Tshaad" - большое эссе (в выходных данных названо повестью, в аннотации - "биографическим памфлетом") о Петре Чаадаеве. Подробно, бесстыдно, зло, цитатно, помещено в конце, но я бы советовал именно с "Крошки…" и начинать чтение. Ибо Tshaad - тот же Голем, тот же искусственный человек, что выращен и взлелеян героями одноименного романа. Выращен и взлелеян на ничем не примечательной московской улице, настолько непримечательной, что даже и безымянной. Почти как и все ее население. То есть имена и фамилии у них есть, но совершенно не нужны. Не выбрасывать же, к тому же так (с именами то есть) принято и положено. Непонятно, правда, зачем. Зачем, скажем, один из персонажей, журналист, "обязательно и бессмысленно внедрял в каждый текст слово "однозначно", а в текст, казавшийся ему удачным, фразу "в полный рост"? Голем его знает… Я тоже знаю журналиста, который каждый свой текст заканчивает фразой "На том стоим. И сидим тоже", а текст, кажущийся ему удачным, словом "лабардан-с"... Все мы живем на безымянной улице. Все мы немножко Големы. Что такое вообще этот Голем? Голем - это литература, Голем - это власть, Голем - это все. Я бы даже сказал, Голем - это наше все. Как Пушкин. Его ведь тоже то ли вырастили искусственно, то ли откуда-то привезли. Из Африки или Австралии, словом, из какого-то невероятного и сказочного далека.
Того самого далека, куда хотят бежать все персонажи, все ночные ковбои живущего на Украине прозаика Александра Хургина. "А почему ему взбрела в голову именно Австралия, так он и сам думал - почему? Просто, наверно, далеко она размещалась, эта страна Австралия, и Михайлов совсем ничего про нее не знал, кроме красивого названия…" Да ничего больше и знать не надо. Ведь перед нами самые настоящие сказки. В духе Писахова и Шергина. Никакой, правда, искуственности, никаких Големов. У Левкина нет пространства, у Хургина - ни времени, ни пространства. Все не взаправду, все понарошку, да еще и как-то наперекосяк. Любая финтифлюшка, попав в руки хургинским героям, ломается. Сама ломается, этакий русский эффект Паули (если не знаете, уточню: когда физик Паули входил в лабораторию все приборы почему-то ломались). Что тут можно поделать? Руками развести, сказать: "Э…", вспомнить нехорошие зарубежные слова: "Это же триллер какой-то на нашу голову". Да и отправится восвояси, потому что куда ни иди, а все равно окажешься на Курском вокзале. Аккурат напротив страны Австралии. Кто ее только выдумал-то?
Проза Хургина очень вязкая, тягучая, а персонажи - что у него, что у Левкина - как будто в бреду, как будто с похмелья. Такие персонажи были когда-то давно, в прошлом тысячелетии у Андрея Платонова. И, казалось, что их окончательно уничтожили электрификация и коллективизация, дефолт и перестройка. Ан нет! Бредут они в 2002 году от Р.Х. по несуществующим улицам, выращивают несуществующих Големов, летят в несуществующую Австралию. А может, и не в Австралию. "Их тут, в свободном мире, до черта". И люди везде одинаковы: лопочут по басурмански и пьют меньше. Вот такой вот у нас Голем наперекосяк…

Евгений Лесин

Матвеева А. Па-де-труа: Повести и рассказы / Предисл. Н.Коляды. - Екатеринбург: У-Фактория, 2001. - 624 с. 5000 экз. (п) ISBN 5-94176-091

Рыбакова М. Тайна: Повести и роман / Предисл. А.Арьева. - Екатеринбург: У-Фактория, 2001. -- 416 с. 5000 экз. (п) ISBN 5-94176-090-6

Москвина М. Гений безответной любви: Романы и рассказы / Предисл. Д.Рубиной. - Екатеринбург: У-Фактория, 2001. - 464 с. 5000 экз. (п) ISBN 5-94176-080-9

Глупая мечта плохого комика - сыграть короля Лира. Плохого "детского" писателя - написать "взрослую" книгу. Но плохих детских (на сей раз уже без кавычек) писателей не бывает, если плохой, то - не детский. Марина Москвина - очень хороший детский писатель, а (если откровенно) хороших детских писателей тоже не бывает - есть просто хорошие писатели. Такие, например, как Москвина. Просто мы более привыкли к ее книжкам для детей - смешным и озорным. Здесь и смешного и озорного тоже, конечно, немало, просто у взрослых другие шалости: "… у нас в подъезде жил метеоролог дядя Саша, который вместо презерватива, по свидетельству очевидцев, использовал метеорологический зонд - шар-пилот". Но взгляд на все это - на запыленные презервативы, на все виды венерических заболеваний и обрезание по самую шею, на маньяков в метро, гениев секса, королей дефлорации, на смерть и безответную любовь - совершенно невзрослый, снизу и в первый раз. У нее вся жизнь такая: или вешайся, или пиши книгу. Вешаться не умеет - ни один персонаж (независимо от того, что с ним все-таки стало, все равно не умеет), а книгу… Книгу тоже писать трудно, зато читать легко.
Что касается двух других писательниц, то они, конечно, и "взрослее" (речь идет о манере письма), и серьезнее. Как говорил Есенин - мрачнее и угрюмей. Они взирают на мир не из-под столика, а из-за стола. Настоящего, писательского, с компьютером. Хотя и юмор, и детство, и открытость, и даже доверчивость (наивное отношение к читателю как к заведомо хорошему человеку, с которым можно войти в лифт; увы, с нынешними читателями сейчас не то что в лифт, в книжный магазин зайти страшно!). Другое дело, что у Рыбаковой - все, так сказать, слито воедино. На разных страницах, в разных абзацах, но - в одном произведении. Самая известная ее вещь - "Анна Гром и ее призрак" (она, разумеется, в книге есть и занимает львиную ее долю). Говорить об этом романе не очень хочется (и в силу известности, и в силу наибольшей жесткости повествования), но даже и в нем есть доля несовременности - то есть перед нами не одна только тяжелая постмодернистская чернуха, совершенно неженская, как это принято у современных писательниц, но и внятное, вполне человеческое, изложение событий способное заинтересовать читателей. Повести, правда, у нее лучше, проще, "Фаустина" и вовсе очень хороша ("Ничто не страшно мне так, как дружба и любовь, потому что они удерживают меня от желания верить в окруживший меня мрак…"). В других повестях читателя, конечно, мучают великой русской литературой (одна даже называется "Героиня нашего времени"), но мучают все же не сильно, без филологии, эстетства и стилизации.
Анна Матвеева тоже во многом литературна, но в ее сборнике помимо документальной повести (мы уж и забыли что это такое! А ведь как раньше любили!) "Перевал Дятлова" есть и множество рассказов. Разнообразных, пестрых, наглых, часто очень смешных. А поскольку все рассказы не могут быть одинаково хороши, то есть в ее книжке и вещи типа "Супертани" - про сестер Лариных, Евгеника, Вову Ленского, и все это в современной новорусской действительности…фу, гадость! Зато тоже "литературный" рассказ "Писатель" - безусловный шедевр, обязан войти во все антологии, подлинная новелла, изящная и простая. Вообще ведь у нас давно уже не пишут новелл, потому, скажем, "Рыжее платье" (еще одна совершенно великолепная вещь) так поражает. Это, правда, не новелла, это поток новелл, но оттого даже интереснее читать. Что же до упомянутой документальной повести (о реальном случае загадочной гибели девятерых туристов в 1959 году), то она отлично сделана (потому жанр, конечно, стоило бы определить как-то иначе, не вызывая в памяти советскую документалистику и современную - еще худшую, хуже даже американской): "Для читателей, которых интересуют только документальные сведения, в книге проложен специальный маршрут: избегайте основного шрифта".
Так вот, господа читатели, не избегайте основного шрифта!

Андрей Мирошкин

Чудаков А. Ложится мгла на старые ступени: Роман-идиллия. - М.: ОЛМА-ПРЕСС, 2001.

Первый большой прозаический опыт известного литературоведа, мемуариста и историка науки, автора множества работ о русских писателях ХIХ века. Роман, выходивший в финал премии Аполлона Григорьева и "Smirnoff-Букера", но до премиальных вершин пока не добравшийся…
Книга, по словам автора, возникла из устных историй, которые он рассказывал долгие годы в семейном кругу. Знакомые и родня давно предлагали Александру Павловичу написать об этом книгу, но научные занятия все никак не позволяли это сделать. Да и напечатать такое в советское время не дали бы. И вот лишь в наши дни книга состоялась. Из детских и юношеских обрывочных воспоминаний вырос мемуарный эпос с множеством тайных смыслов. Но дело даже и не в них, хотя искушение поразгадывать все эти натурфилософские и историософские подтексты велико. Сама фактура этого романа-идиллии, озаглавленного строкой из раннего Блока, необычна. Где-то далеко-далеко от столиц, между Европой и Азией, в североказахстанской степи, в небольшом городке живут ссыльнопоселенцы. Дикая, бескрайняя, разбойничья степь - этакие декорации к "Капитанской дочке". На дворе середина ХХ века, сталинский режим на вершине могущества и в зените маразма. Переселение народов в целом завершено. Рафинированные столичные интеллигенты, опальные троцкисты, российские немцы, говорящие на необычном "поволжском диалекте" - все смешалось в глухой имперской провинции. Живет тут и школьник Антон Стремоухов, герой книги и прототип автора. Отец Антона, не дожидаясь ареста, уехал в 30-х из Москвы - и спасся от репрессий, и спас свою семью. Об этой семье, о соседях, родственниках и знакомых, о жизни переселенцев в степях под Кокчетавом - книга Чудакова.
Самый колоритный эпический герой, конечно, дед Антона, агроном и философ-скептик. Старорежимный, основательный, непримиримый к Советам. Учит Антона писать с "ятями" и не признает академика Лысенко. Вообще в этой семье знают всё и всё делают сами: пекут хлеб, варят мыло, выделывают кожи. Само собой, "запасливы изумительно": вдруг опять война! Здесь выживает тот, кто преодолев интеллигентский снобизм, учится делать всё своими руками. Такое вот натуральное хозяйство в стране, делающей атомные бомбы и космические корабли. Вообще, время в этой книге прихотливо - оно движется неравномерно, толчками, иногда подолгу замирает на месте, порой неспешно возвращается назад. Впрочем, так и должно быть в эпосах и идиллиях.

Андрей Паршенков

Улицкая Л. Цю-юихъ: Роман, рассказы. - М.: ЭКСМО-Пресс, 2002.- 368 с. 10 100 экз. (п) ISBN 5-04-009709-3

Собственно, нового в книге - лишь несколько рассказов и уж никак не роман (всем известная "Медея и ее дети"). Рассказы же - хороши. Хотя все персонажи - почти все - лишь бегают по кругу, как белки в колесах. Хорошо хоть не красных колесах, как у Солженицына. Героиня, скажем, заглавного рассказа "Цю-юрих", сирота из белорусской деревни попала в Москву, к полковнику КГБ в качестве прислуги. Хозяйка дома обучила девушку хорошим манерам и азам немецкого языка. Да и сама Лидка оказалась жадной до всяческих знаний и мастерицей на все руки. Благодаря своим талантам вышла замуж за господина Мартина из Цюриха (это в советские-то времена). Более того, оказавшись в благословенной Швейцарии, открыла ресторан, не растерялась и не пропала, когда беднягу Мартина хватил инсульт. Только вот тамошние бизнес-вумен не могли оценить ее успехов. И за словами восхищения Лидия решилась лететь к своей бывшей хозяйке и наставнице. Но, увы, Эмилию Карловну тоже разбил паралич. Такая вот черная ирония. Не стоит снова идти в ту же реку, нечего рваться на круги своя. Самое лучшее в прошлом - его невозвратность. Грустные, даже мрачноватые рассказы. Panta rhei, все течет, и лучше бы ничего не менялось…

Екатерина Пантелеева

Юденич М. Игры марионеток: Роман. - М.: АСТ, 2002. - 206 с. - (Современная отечественная проза). 10 000 экз. (п) ISBN 5-17-012724-3

Марина Юденич - профессиональный психоаналитик, до недавнего тележурналист, ведущая популярного ток-шоу. Ее первая повесть "Гость" вышла в 1999-м году, и с тех пор она не прекращает литературную деятельность. В конце прошлого года она попала в больницу, ток-шоу закрылось, зато Юденич написала очередную книгу. Роман построен необычно: несколько совершенно разных историй развиваются параллельно. Старик, не разговаривавший ни с кем, неожиданно рассказывает историю своей жизни молодой женщине; популярный тележурналист попадает в странную ситуацию и не может найти объяснения как событиям, так и своим поступкам; чудом срывается серия покушений на "нефтяную леди"; человек пишет письмо любимой женщине, надеясь на встречу, а на следующий день узнают, что он покончил с собой… Что связывает этих людей? Их истории продолжаются, судьбы пересекаются, и в конце книги становится ясно: все они неподвластны самим себе, их жизни в руках кого-то, стоящего выше, кого-то, способного управлять людьми, словно марионетками. "…Меня, знаете ли, посещает иногда одно странное ощущение. Будто я не человек вовсе, а большая механическая кукла, наделённая, впрочем, способностью думать и чувствовать".
Конца практически нет. Юденич признается в предисловии, что долго не могла закончить книгу, потому что постоянно происходило что-то, "укладывавшееся" в сюжет, "в итоге вместо традиционной точки оказалось многоточие"…

Екатерина Пантелеева

Чарская Л. Начало жизни М.: Захаров, 2002. - 166 с. 5000 экз. (п) ISBN 5-8159-0239-X

Книги писательницы и актрисы Лидии Чарской, невероятно популярные среди молодежи начала прошлого столетия, были запрещены после революции и на долгое время потеряны для читателей. В последние годы - хоть и без былого ажиотажа - интерес к ее творчеству возник вновь.
Героини книги - юные воспитанницы петербургского института, разные по своим способностям, характеру, происхождению, но попавшие в один класс. Среди них и главные героини: тихая и домашняя Люда Влассовская, выросшая на хуторе под Полтавой, и свободолюбивая и гордая грузинская княжна Нина Джаваха.
Действие происходит почти сто лет назад, но все описанное близко и понятно современным школьникам: дружба и ссоры, зависть подруг и придирки учителей, домашние задания и страх перед экзаменами. "- Франц Иванович, голубчик, найдите вы у меня катар желудка, катар горла, катар… - У-ух, сколько катаров сразу! Не много ли будет? Довольно и одного, пожалуй… - засмеялся доктор. - Голубчик, физики не начинала… А изверг-физик в последний раз обещал вызвать и кол влепить… Миленький, спасите!" - оказывается, сто лет назад точно так же прогуливали уроки.
Сама Лидия Чарская закончила Павловский женский институт, поэтому в книге много автобиографических моментов и наблюдений из жизни институток.
Также этим героиням посвящены книги "Княжна Джаваха", "Люда Влассовская" и "Вторая Нина", выпущенные в той же серии.

Андрей Мирошкин

Гиппиус З. Сочинения. Роман в 2 томах. Т. I. Без талисмана. Победители. Сумерки духа / Вступ. ст., сост., подгот. текста и комм. Т.Г.Юрченко. - М.: Лаком-книга, 2001. - 368 с. - (Золотая проза Серебряного века). 3500 экз. (п) ISBN 5-85647-056-5

Гиппиус З. Сочинения. Роман в 2 томах. Т. II. Чертова кукла. Роман-царевич. Чужая любовь / Вступ. ст., сост., подгот. текста и комм. Т.Г.Юрченко. - М.: Лаком-книга, 2001. - 416 с. - (Золотая проза Серебряного века). 3500 экз. (п) ISBN 5-85647-056-5

Белый А. Сочинения / Вступ. ст., сост., подгот. текста и комм. Н.А.Богомолов. - М.: Лаком-книга, 2001. - 416 с. - (Золотая проза Серебряного века). 2000 экз. (п) ISBN 5-85647-058-4

Розанов В. Листва (Из рукописного наследия) / Вступ. ст., сост., подгот. текста и комм. А.Н.Николюкина. - М.: Лаком-книга, 2001. - 368 с. - (Золотая проза Серебряного века). 2000 экз. (п) ISBN 5-85647-056-5

Андреев Л. Избранное автором. Повести и рассказы (1899 - 1907) / Вступ. ст., сост., подгот. текста и комм. А.Руднев, В.Чуваков. - М.: Лаком-книга, 2001. - 544 с. - (Золотая проза Серебряного века). 3000 экз. (п) ISBN 5-85647-060-8

Аверченко А. Сочинения в 2 томах. Т.1: Кипящий котел / Вступ. ст., сост., подгот. текста и комм. Д.Д.Николаева. - М.: Лаком-книга, 2001. - 384 с. - (Литература русского зарубежья от А до Я). 2000 экз. (п) ISBN 5-85647-042-0

Аверченко А. Сочинения в 2 томах. Т.2: Смешное в страшном / Вступ. ст., сост., подгот. текста и комм. Д.Д.Николаева. - М.: Лаком-книга, 2001. - 384 с. - (Литература русского зарубежья от А до Я). 2000 экз. (п) ISBN 5-85647-042-0

Бунин И. Сочинения: Ночь отречения / Вступ. ст., сост., подгот. текста и комм. Д.Д.Николаева. - М.: Лаком-книга, 2001. - 448 с. - (Литература русского зарубежья от А до Я). 3000 экз. (п) ISBN 5-85647-054-6

Литература русского Серебряного века, активно ныне издающаяся после десятилетий замалчивания, вызывает большой читательский интерес. Писателей начала ХХ века (в том числе эмигрантов) теперь изучают в школах и институтах, по их творчеству сдают зачеты и защищают дипломы. Но квалифицированных изданий по-прежнему недостаточно. Серии "Золотая проза Серебряного века" и "Литература русского зарубежья от А до Я" адресованы прежде всего учащимся школ и лицеев, студентам и преподавателям словесности. Все книги серий подготовлены ведущими специалистами ИНИОН РАН, авторитетными историками русской литературы ХХ столетия. Тексты для публикаций выверены по первоисточникам, в комментариях подробно разъяснены факты и реалии дореволюционной и эмигрантской жизни. Таким образом, книги обеих серий рассчитаны и на учащуюся молодежь, и на специалистов.
В серии "Золотая проза Серебряного века" вышло пять книг, и две из них - Сочинения Зинаиды Гиппиус. В обоих томах - романы легендарной декадентки, "мадонны" русского модернизма: "Без талисмана", "Победители", "Сумерки духа", "Чертова кукла", "Роман-царевич" и "Чужая любовь" (последнее сочинение, публиковавшееся на страницах парижской газеты "Возрождение" в 1929 году, практически неизвестно современному российскому читателю).
Другой корифей Серебряного века - писатель и философ Василий Розанов - тоже еще не издан полностью. В том, составленный А.Н.Николюкиным, включены фрагменты книг "Уединенное", "Последние листья", "Апокалипсис нашего времени", "Сахарна"… Здесь - весь спектр раздумий замечательного писателя о судьбе России, ее религии, культуре и литературе.
Писатель из младшего поколения символистов - Андрей Белый представлен в серии "Золотая проза Серебряного века" ранними произведениями: двумя "симфониями" и романом "Серебряный голубь", рассказывающем о русских сектантах.
Еще один культовый писатель того поколения - Леонид Андреев, всю жизнь "метавшийся" между реалистами и декадентами. В его нынешний сборник включены рассказы, отобранные самим писателем для посмертного собрания своих сочинений. Здесь и знаменитые "Красный смех", "Бездна", "Иуда Искариот", и менее известные произведения.
Уже известная читателям серия "Литература русского зарубежья от А до Я" пополнилась двухтомником сочинений Аркадия Аверченко. Блестящий юморист, редактор журнала "Сатирикон" представлен в книгах такими прославленными циклами, как "Дюжина ножей в спину революции", "Кипящий котел", "Записки простодушного", "Шутка мецената"… В большой вступительной статье Д.Д.Николаева подробно рассказано о судьбе "короля сатириков" в Белом Крыму и в эмиграции.
В сборнике первого русского нобелевского лауреата по литературе Ивана Бунина впервые опубликованы под одной обложкой произведения первых трех лет эмиграции - рассказы, статьи, фельетоны, стихотворения. Напечатанные в хронологическом порядке, эти вещи заставляют по-новому взглянуть на великого русского писателя в самый драматичный период его жизни.

Евгений Лесин

Набоков В. Со дна коробки: Рассказы / Пер. с англ., сост., предисл. Дмитрия Чекалова. - М.: Издательство Независимая Газета, 2001. - 192 с. - (Беллетристика). 7000 экз. (п) ISBN 5-86712-122-4

"Когда хочу представить ее, приходится мысленно приникать к коричневому родимому пятнышку на ее пушистом предплечье - так сосредотачиваешься на знаке препинания в неразборчиво написанной фразе". Название - "Как там, в Алеппо…" Дата написания - 1943 год. Язык - английский. Автор - Владимир Набоков. Впрочем, хоть автор и Набоков, все же это 1943-й год: "Я женился, дайте вспомнить, примерно через месяц после того, как Вы покинули Францию и недели за две до того, как добродушные немцы ворвались в Париж".
Набоков умел быть всяким. Умел писать романы и рассказы, на русском и английском, умел быть пленительно-грубым и застенчиво-нежным. Умел играть в шахматы и ловить бабочек, писать стихи и научные штудии, переводить самого себя с одного родного языка на другой и обратно, переводить русских классиков и комментировать их… Единственное, чего он не умел - делать что-либо плохо. В настоящий сборник вошли рассказы, написанные им по-английски, написанные с 1943-го по 1951-й год. Единственные его английские рассказы (за исключением впоследствии переделанных и включенных в "Другие берега"). В книге всего девять рассказов, и все они - шедевры.
Набоков умел быть всяким, абсолютно всяким. Даже остросоциальным памфлетистом, этаким Салтыковым-Щедриным, Гоголем и Лесковым одновременно. Представьте себе, ну, скажем, Аркадия Аверченко. Если б можно было сконцентрировать все его творчество (все лучшее и смешное в его творчестве) в одном рассказе, то получилось бы произведение безумно смешное, жутко злое, дикий антисоветский пасквиль. Набоков сделал что-то подобное - в рассказе "Образчик разговора, 1945", только все равно лучше, и текст у него не антисоветский, а антифашистский. Про дикое сборище американских нацистов и немцев, обосновавшихся в США и грустящих сообща о поражении Германии во второй мировой войне. Попал же туда герой совершенно в духе хармсовских штучек - его перепутали с его полным тезкой, естественно, профашистом, сталинистом, белым офицером. Случай не является абсолютной выдумкой: один из немецких агентов имел паспорт на фамилию Массальский, а мужем Веры Набоковой (сестры) был князь Массальский. В рассказе, конечно, гротескность ситуации абсолютна: "...меня вдруг арестовали по обвинению в битье трех зеркал в ресторане - род триптиха, рисующего моего тезку пьяным (первое зеркало), очень пьяным (второе) и пьяным в стельку (третье)".
Набоков умел быть всяким. Захотел написать порнографический роман - получилась "Лолита", лучшее после Шекспира произведение о любви, написанное на английском языке. Захотел заняться научной фантастикой - из-под его пера выходит "Ланс", рассказ о космическом путешественнике, потомке... правильно, Ланселота. "Пусть на дворе 2145 год от Рождества Христова или год двухсотый от пришествия Антихриста..." (рассказ написан в 1951).
Конечно, это не фантастика, а поэзия встречи и расставания. Ланса провожают в полет родители, они же его и встречают, все остальное - язвительные рассуждения о научно-фантастических и детективных произведениях: "И вот добрый малый в них потупился, негодяй осклабился, а благородный герой побледнел от негодования. Звездные царьки, руководители галактических профсоюзов - вылитые копии энергичных белобрысых менеджеров из здешних преуспевающих компаний..."
Аналогично и с остальными рассказами - в основном, из американской жизни (пять из девяти), но порой и от жизни русской эмиграции в Европе. Порою основанных на подлинных фактах ("Ассистент режиссера"), порою абсолютно мистификаторских ("Забытый поэт"). И так далее, все пересказывать глупо. Замечу лишь, что название дано переводчиком, ну а Набоков… А Набоков умел быть всяким, и всегда удивлял, и будет удивлять до тех пор пока хоть одна живая душа на земле знает русский или английский.

Андрей Мирошкин

Набоков В. Лекции о "Дон Кихоте" / Пер. с англ.; Предисл. Ф.Бауэрса, Г.Дэвенпорта. - М.: Издательство Независимая Газета, 2002. - 328 с. - (Литературоведение). 5000 экз. (п) ISBN 5-86712-091-0

Это уже третья книга в цикле набоковских университетских лекций, изданных по-русски "Независимой Газетой". Первые тома были сборные (в каждом - лекции о полудюжине отечественных и зарубежных классиков), третий же получился монографическим. Лекции о романе Сервантеса профессор Nabokoff читал не в Корнеллском университете, где он служил более десяти лет, а в Гарварде, куда его пригласили в 1951/1952 учебном году. При жизни писателю так и не удалось издать свои лекции: это сделали после смерти Набокова дотошные библиографы. В нынешнюю книгу вошли шесть лекций (включая Введение). Большую же часть тома занимают подробный синопсис "Дон Кихота" с комментариями Набокова, два предисловия, примечания составителя и фрагменты из рыцарских романов "Смерть Артура" и "Амадис Галльский".
Зачем Набоков взялся читать лекции о "Дон Кихоте" - романе, который ему в целом не близок? По мнению автора предисловия Гая Дэвенпорта, Набоков хотел "открыть для студентов текст, очистив его от ханжеского вздора, наслоившегося на роман в результате длительной традиции неверного прочтения". Стало быть, набоковский метод прочтения романа - единственно верный, эталонный?.. Лекции, конечно, интересны, капризно-прихотливы, эссеистичны, местами очень остроумны. И все-таки жаль студентов, которые знакомятся с романом Сервантеса исключительно "по Набокову". Писательские амбиции, неистощимая фантазия и органическая потребность абсолютно во всем быть оригинальным превращают эти лекции в этакие блистательные маргиналии, изысканный десерт. Главным же блюдом, наверное, все-таки должен быть взвешенный, объективистский курс. Написанный каким-нибудь "занудой в академической шапочке", которых так не любил Набоков. Но чьи толстые труды он старательно штудировал.
Своих гарвардских слушателей, как и корнеллских, Набоков призывает относиться к великим романам исключительно как к "великолепным сказкам", без которых, впрочем, "и мир не был бы реален". Сам по себе роман "Дон Кихот" Набоков ставит невысоко. Но образ главного героя - "гениальная удача Сервантеса" - спасает "лоскутную и бессвязную историю". Герой перерос книгу, оказался значительнее, сложнее, благороднее ее. Сервантес писал книгу не разумом, но интуицией. Он даже редко перечитывал написанное - отсюда пресловутые повторы и ошибки. Но художественное чутье помогло писателю сотворить шедевр, повлиявший, кстати, и на прозу самого Набокова. Чем "Лолита" не плутовской роман, где имя героини к тому же - уменьшительное от испанского Долорес? А Дэвенпорт и вовсе называет Дульсинею Тобосскую "бабушкой" набоковской нимфетки…
Литературоведческий метод Набокова напоминает построения русских формалистов и штудии Андрея Белого. Так, одним из главных ключей к "Дон Кихоту" у Набокова становится тщательно начерченная схема испанской ветряной мельницы семнадцатого столетия. Сфера больших идей лектора мало интересует - зато мелочи Набоков изучает с пристальностью энтомолога: "победы и поражения" ламанчского идальго скрупулезно подсчитаны и сведены в специальную диаграмму. Мимоходом лектор уличает Сервантеса в незнании географии и деревенского быта Испании. Целая лекция посвящена развенчанию мифа о "добром и гуманном" романе: по Набокову, "Дон Кихот" - одна из самых страшных и бесчеловечных книг за всю историю мировой литературы. Цитаты с описанием всевозможных побоев и жестоких обманов подобраны убедительно.
Как водится, достается в лекциях и интерпретаторам-предшественникам (Сент-Бёву, Брандесу, даже Тургеневу). Но это для Набокова привычный ритуал. Как для христиан - изгнание бесов.

Евгений Лесин

"Я берег покидал туманный Альбиона…" Русские писатели об Англии. 1646 - 1945 / Подг. Казнина О.А., Николюкин А.Н. - М.: РОССПЭН, 2001. - 648 с. 1500 экз. (п) ISBN 5-8243-0252-9

Любимов М. Гуляния с Чеширским Котом: Мемуар-эссе об английской душе. - СПб.: Амфора, 2001. - 445 с. 5000 экз. (п) ISBN 5-94278-183-4

Не помню кто, кажется, Надежда Яковлевна Мандельштам говорила: вот немцы - прекрасная поэзия, средняя проза. Вот французы - прекрасная проза, средняя поэзия. И англичане - прекрасная проза, прекрасная поэзия. С другой стороны, как известно, уже Геродот сомневался в существовании Англии, а почему мы должны быть лучше или хуже Геродота?
Имя первого русского политического эмигранта-невозвращенца всякий школьник (а не только в ГПУ-КГБ-ФСБ) знает - это Андрей Курбский. Между тем первый политический эмигрант в Англию вовсе даже не сонливый Герцен с его "Колоколом", которым он пытался разбить будущий "железный занавес". Впервые покинули Россию и не вернулись по политическим соображениям племянники Бориса Годунова. Один из них, Николай Алферьев, стал на острове пастором. Михаил Романов звал его ко двору, но бдительный эмигрант предпочел революционера Кромвеля капризной русской монархии. Заметками об Англии 1645-1646 гг. одного из русских гонцов (предположительно переводчика Посольского приказа Федора Архипова) и открывается книга. Даже название опуса звучит стихами "Роспись городу Лундану и всей Аглинской земли" (тогда ударяли англичан правильно - на первый слог). Цитировать оттуда хочется каждое слово, но ограничусь малою толикой: "А Востминстер велик гораздо, кругом боле версты, а высок столь, что умом не мочно сметить, а крыт свинцом…". И еще: "А люди у них добре ласковы во всей Земли, любительны", и, разумеется, "воровства у них никакова нет, а буде кто украдет хотя что невеликое, и тех людей вешают". Ну и, сами понимаете, "питье у них все в земли доброе, всегда пиво пьют ратные люди, а квасу и воды не пьют…" То ли изменилось что с тех пор, то ли англомании у наших соотечественников поубавилось, но вот, скажем, майор в отставке Петр Макаров, прошедший пешком по Англии летом 1795 года, писал: "Англия наполнена ворами. Путешественники часто бывают принуждены выдерживать на больших дорогах настоящие сражения. В Лондоне, на главных улицах, в десять и одиннадцать часов вечера, при свете фонарей, при толпе многочисленного народа отнимают вещи и деньги так свободно, как в лесу! Флегматики идут мимо…" Ох, уж эти флегматики!
Право, книга истинно уникальна, хотя в ней много не только имен известных (Кантемир, Батюшков, Чаадаев, А. Тургенев и Н.Тургенев, великолепный Н.Греч, пишущий о пиве и газетах, Герцен, Достоевский, Горький, В.Д.Набоков, К.Д.Набоков и, разумеется, В.В.Набоков, а также Бунин, Цветаева, Пильняк etc.), но даже и текстов всем знакомых, вроде "Писем русского путешественника" Карамзина. Много, впрочем, малоизвестного, полузабытого, публиковавшегося в эмиграции или до 17-го года. Фрагмент книги О.А.Новиковой (название ее длинно, потому приводить не буду), а точнее первая глава ее - "Английские предрассудки" даже переведена с английского (монархистка сия, естественно, бранит островитян на чем свет стоит, впрочем, остроумно).
Но любили и посещали Англию не только дипломаты и литераторы, эмигранты всех мастей, всякие там революционеры и белогвардейцы, но и, что естественно, шпионы, сиречь разведчики. Михаил Любимов подобно Моэму и Дефо сочетает оба достоинства - он разведчик (об этой стороне его профессиональной деятельности судить не берусь, не специалист) и великолепный рассказчик. Только Федор Архипов написал о Британии столь же поэтично. Любимова в свое время из Англии выслали, но, спустя годы, он туда все равно вернулся, выпить "за примирение" с коллегами (в том числе и "двойными" коллегами вроде Ле Карре). "Мемуар-эссе" его - это и воспоминания разведчика (в духе Кивинова: очень бытовые, очень смешные) и действительно "письма русского путешественника". Самые объемные (и интересные!) главы - о женщинах и всяком разврате британском ("Из всех английских перверсий больше всего мне нравится эксгибиционизм, корнями уходящий в прошлое города Ковентри…" - это о Годиве, если кто забыл), об алкоголе и юморе.
"Я берег покидал…" кончается 1946 годом, примерно тогда же, то есть "холодной войной" начинается Любимов, служа таким образом прямым продолжением сборника. Русские писатели об Англии писали и писать будут. Чеширский же Кот с повадками нашего Бегемота не сердится на автора за шпионаж, ведь если Любимов что-то там против Королевы и нашпионил, то книгой своей он долг ей вернул стократ.

Возвращение к Рецензиям
Возвращение к Канону

Hosted by uCoz