Самая яркая глава - "Сказочник Дугин", даже о Елене Прекрасной из "Это я - Эдичка" Эдуард Вениаминович так не писал. "Сказочник Дугин" - редкая по красоте и силе поэма об утраченной любви и ревности брошенного национал-большевика. Александр Гельевич Дугин покинул НБП, а Лимонов его до сих пор любит. Книга очень хороша. А ведь она даже не отредактирована: "И только я писал со знанием дела, высказывая здравый смысл". Я на свете всех милее, всех румяней и умнее. Написал книгу и даже не стал перечитывать (если б перечитал, выкинул бы фразу). Но ему не до редактуры. Потому что не писатель, а пророк. Солженицын в очках. Почти по Жапризо: Солженицын в очках и с "Лимонкой" в автомобиле. Хотя - каком автомобиле? Но все равно. Лимонов в тюрьме, и уже написал там вторую книгу. Если могут сейчас быть события в литературе, то тюремная книжка Лимонова - из них первое. При всей неприязни к НБП, к риторике и убеждениям Лимонова. Когда-то он был прекрасным поэтом. И хорошо шил брюки. Ну куда его, право, понесло?
Олег Головин, Евгений Лесин
Лимонов Э. Книга воды.
М.: Ad Marginem, 2002. - 318 с. ISBN 5-93321-036-6
Лимонов Э. Дневник неудачника. На русском и английском языках / Пер. на англ. А.Павленко.
М.: Издательство Литературного института им. А.М.Горького, 2002. - 248 с. - (Параллельные тексты). 1000 экз. (о) ISBN 5-7060-0052-2
Лимонов Э. Дневник неудачника, или Секретна тетрадь.
Спб.: Амфора, 2002. - 272 с . 5000 экз. (п) ISBN 5-94278-283-0
Лимонов Э. Палач: Роман.
Спб.: Амфора, 2002. - 382 с. 5000 экз. (п) ISBN 5-94278-267-9
Губит людей не пиво, губит людей вода. Лимонов - профессиональный ангел-губитель. Потому и написал книгу воды. В тюрьме. Лимонов, перестав быть поэтом, а потом и писателем, становится все больше похож на Ерофеева (которого очень не любит, которого и презирает, как малопьщий, которому и завидует, ибо Ерофеев - легенда, миф, сказка, полубог, сам же Лимонов - всего лишь "генерал мальчишек") - не может писать на свободе. Размножается (литературно, впрочем, по-другому он и не размножается) только в неволе. Ведь "Книгу мертвых" он сделал на заказ, за короткий срок, исключительно ради денег - на какие-то очередные национал-большевистикие гадства не хватало. "Книга воды" написана под надзором более жестким, чем договор и необходимость. К тому же ненависть свою Эдуард Вениаминович уже выплеснул - предыдущей книжкой, тоже тюремной, этакой "Майн кампф". Соответственно и результат. Настоящая литература. Лирический дневник. Все того же неудачника. "Книга воды" и впрямь очень похожа на "Дневник неудачника" (1983 г.). Такая же пронзительность и поэзия. Одно только отличие - никакого гомосексуализма, в остальном - все тот же Неудачник. "И город за городом занимают революционные войска неудачников... Город за городом, начиная со взрыва в Великом Нью-Йорке, Америка становится свободной, и я - Э.Л. иду в головной колонне, и все знают и любят меня. И волосы мои выгорели от революционного лета". Об этом мечтал он в 83-м, еще тогда жаждал взрыва в великом Нью-Йорке. И революционное лето. Нынешнее лето - не революционное, но лимоновское. Тюремное лимоновское лето. Потому что Акунина все уже купили и прочитали, а Лимонов неожиданно становится самым издаваемым автором свободной России. Еще цитата. "11 июня 2002 года, с 00 часов 00 минут мы, четверо членов Национал-Большевистской Партии России, начинаем бессрочную голодовку. Мы требуем открытого судебного процесса по "делу Лимонова". В России г-на Путина мы не видим другого способа отстоять право наших товарищей на честный и открытый суд. Роман Коршунов, Арина Кольцова, Василиса Семилетова, Станислав Дьяконов". Лимонов не должен сидеть в тюрьме.
Ну а мальчишки не читали и никогда не будут читать своего генерала, зато голодают за него. Девчонки, пожалуй, что и читали, девчонки любят красивое. Женщины влюблены в женственного Есенина, девочки - в девчачьего Лимонова. Старенького, невысокого, которого в тюрьме называют "профессор" и которого никогда не поймут и не примут русские рабочие. Зато есть романтические мальчишки. Мальчики - всегда леваки. Даже если и ультраправые. Буквальный перевод, точный смысл национал-большевизма - ультраправолевые. То есть полная каша в голове и в идеологии, но ультрареволюционно, сверхэкстремистски, всем назло.
А ведь Лимонов - писатель. И не должен сидеть в тюрьме - его нацболята или переболеют своим экстремизмом, и уйдут от Лимонова, или станут преступниками и тоже уйдут от Лимонова. К взрослым фашистам. Но Лимонов-то в тюрьме сидеть не должен. Для него нацболята - или сексуальные объекты (девочки, теперь исключительно девочки) или литературные персонажи. Идеальные мальчики. А идеальных нет в жизни-то. Вот и уходят от Лимонова люди талантливые и самостоятельные. Алексей Цветков, например - отличный прозаик, предисловие к его первой книге писал Лимонов, но тесно, тесно в НБП - партии одного генерала. НБП, как Боливар, не может выдержать двоих, вот и ушел Дугин. Уйдут и мальчики, не желающие быть литературными персонажами.
А литература, кстати, хорошая. Но Лимонов сейчас моден любой. Моден, кстати, у врагов НБП - читающей публики. Лимонова переиздают. Переиздали даже "Палача" - на редкость плохую книгу, скучную порнографию, хуже Макса Фрая, хуже... ну сами знаете чего. Переиздали и "Дневник неудачника" - лучшее, созданное Лимоновым. Книгу, где поэзия еще осталась, а революционная страстность ушла в русскую прозу. Книгу, за которую можно полюбить автора. Причем, "Амфора" просто переиздала, хотя и с полным названием, а Литинститут выпустил билингву - русский текст и перевод на английский (кстати, первый, если верить аннотации).
Лимонов пишет там о себе, о том, что не будет стариком, "гадким бессильным стариком", стариком, который "воткнул член в деву и сладострастно раскачивается". Сейчас Лимонову 58 лет, он седой, девочек (любовниц) представляет как дочерей. "Вашей сколько? - спросила она. - Одиннадцать! - не моргнув глазом, ответил я ". Соврал, конечно, все-таки не одиннадцать. Еще не внучка.
Лимонов любит и хочет одновременно пугать и восхищать, вызывать омерзение и негу. "Новый эстетизм заключался в том, чтобы мчаться на броне бэтээра через сожженный город в окружении молодых зверюг с автоматами. Новый эстетизм заключался в том, чтобы шагать по мосту через Москву-реку, приближаясь к Кремлю, топать и ритмично скандировать: "Ре-во-люция! Ре-во-люция!" А за две страницы до этого: "Я уже два года знал, что мне нравятся разрушенные города". Неисправимый Эдичка. И не Эдуарда Вениаминовича Савенко сейчас судят, а Эдичку Лимонова - за его статьи и книги, за его героев (в которых он всегда и упорно выводил самого себя), за его галлюциногенный бред и чересчур болезненное воображение. Судят неудачника из "Дневника неудачника", подростка Савенко из "Подростка Савенко", палача из "Палача".
"Я инстинктом, ноздрями пса понял, что из всех сюжетов в мире главные - это война и женщина. И еще я понял, что самым современным жанром является биография. Вот я так и шел по этому пути. Мои книги - это моя биография: серия ЖЗЛ". Правда, не расшифровал аббревиатуру: Жизнь Злодея Лимонова. Почти все его книги - воспоминания. "Книга мертвых", "Моя политическая биография" и "Книга воды" - и вовсе мемуарная трилогия. Три книги, три темы. Смерть. Борьба. Любовь. Последняя книга - о любви - настолько же лучше двух первых, насколько любовь лучше смерти и войны. В одну и ту же любовь не войти дважды. Потому - сплошные реки, фонтаны, дожди (дожди!), озера, океаны, даже ураган в Москве...
Но Лимонов и здесь - революционер-неудачник: "А ведь как радостно, бравурно мы въехали в войну на броне бэтээра батальона "Днестр" с молодыми зверюгами в черной форме! Вы когда-нибудь ездили на бэтээре через города, с молодыми зверюгами? Железо оружия пылает на теле. Не ездили? Тогда вы жалкий тип, и только. Когда ты так едешь, то чувствуешь себя воином Александра, покоряющим Индию…"
Лимонов любит животных: " …чайка - жуткая вонючая птица, кстати сказать, питающаяся падалью, птеродактиль среди стервятников. Я достаточно насмотрелся на эту мерзкую дрянь, - песни о них сочиняют те, кто не видел их за работой по обгладыванию трупов." Недаром его обязанности на посту вождя НБП сейчас исполняет бывший патологоанатом мытищинского морга Анатолий Тишин, который во время выборов в Госдуму агитировал за себя плакатом "Подумай о будущем!" И все же Лимонов - писатель. И пишет, упорно занимается рефлексией: "Я выбрал неправильную судьбу". Ох, неправильную. Сплошные девочки и мальчики. А надо бы вот что: "У Бетси были большие шведские груди. Мы друг другу нравились, и сейчас, глядя из замка Лефортово, я ругаю себя, что не женился на Бетси, у нас было бы четверо или даже шестеро рослых красивых беленьких детей. И, возможно, я бы не попал в тюрьму по обвинению в приобретении оружия в крупных размерах в составе организованной группы. Я бы издавал, писал книги о таких людях, как Лимонов, по-английски". О такой лимоновской судьбе мечтают все либеральные интеллигенты. Увы. Лимонов - "профессор". Но только в Лефоротове.
Сейчас даже вот такие стихи пишут (Рябков, г.Волгоград). О Лимонове, конечно: "Это я. Господи, / Это ты - Эдичка. / Похлещи, Господи, / Душеньку веничком. / Изгони, Господи, / Из души Дьявола, / Изгони, Господи / Ультраправого". Странная, сугубо политическая молитва. Но, может, Лимонов другой и не заслужил?
Андрей Мирошкин
Гольдштейн А. Аспекты духовного брака
М.: Новое литературное обозрение, 2001. - 320 с. 3000 экз. (п) ISBN 5-86793-146-3
Четыре года назад мало кому в ту пору известный русско-израильский филолог Александр Гольдштейн выпустил в Москве книгу эссе "Расставание с Нарциссом" - о том, как всматривались друг в друга советская литература и советское бытие. Книга произвела определенный шум в интеллектуальных кругах, удостоилась Антибукера, автора стали охотно печатать в российских газетах и журналах. Сам автор в России появляется крайне редко; и вообще, известно лишь, что ему примерно сорок лет, он жил некогда на окраине советской империи, в Баку, получил образование на филфаке местного университета, и перебрался в Израиль в начале 90-х.
Если первая книга Гольдштейна была сугубо культурологическая, то в новой проявились черты автобиографии. Издатели именуют сочинение Гольдштейна "своеобразным интеллектуальным романом"; это довольно точное определение, хотя, по большому счету, книга написана вне привычных жанровых координат. Представьте: живет в Тель-Авиве русскоязычный филолог-эмигрант, наслаждается одиночеством и свободой, гуляет по городу, вспоминает жизнь в СССР (изредка и без особых симпатий), встречается со знаменитыми и безвестными личностями, размышляет о литературе и религии, о суете сует, и главное - о своей метафизической обособленности в несущемся куда-то мире. Из этих прогулок, встреч, раздумий и составилась книга, главный сюжет которой - путешествие писателя по закоулкам собственной души и мировой культуры. В интонациях книги ощущаются духота и влажность тропиков, йодистый запах Средиземного моря. Письмо Гольдштейна по-южному густое, вязкое, парадоксально-метафоричное, вызывающее в памяти прозу Мандельштама, эссеистику Бродского, в какой-то мере и рассказы Бабеля. "В инкрустированном полумесяце, в светозарном ятагане Яффы, какой предстает с дистанции двух колониальных миль ее горящая скальными камнями изогнутость, попадается довольно всякого люду: чинят сети рыбари, мажут холсты художники-кустари, поедают сувляки любители малоазийско-балканской кухни Леванта…". А вот фонетическое упоение персонажами древнеегипетского пантеона: "Найдешь ли подобного Имхотепу? Нет ныне и Нефри или Ахтоя. Назовем еще имена Птаемджути, Хахаперрасенеба. Есть ли схожий с Птахотепом или Каиросом?". Это (непременно отметил бы критик-славянофил) словно и "не по-нашему написано", просто какой-то бакинский диалект иврита в вольном переводе на русский. Но в том-то и состоит писательское кредо Александра Гольдштейна: русская проза ценна именно своими эмигрантскими диалектами, придающими ей колорит, "высокое косноязычье". Собирание отечественной словесности в "единый поток", стрижка всех под нормативную "московскую гребенку" - суть метастазы имперского духа, полагает эссеист. И все же стиль на протяжении книги неровен: то попадаются волшебные, поэтичнейшие места, то начинается неудобочитаемое "плетение словес". По изобилию же экзотизмов, словесных раритетов и диковин эта барочная проза вообще побивает все рекорды.
В книге изящно и непринужденно "рассыпано" множество любопытных тем и микросюжетов: о провинциальности в литературе, о смешении рас в Израиле, об "ином анатомическом устроении организма" у гениев… Волнует автора и проблема "ущербности голого Слова и чистой Литературы". Гольдштейн пытается разгадать тайну превращения искусства в реальность, стремится реабилитировать пафос и высокую серьезность. Многие герои его эссе - жизнестроители, революционеры, праведники и прочие пассионарии. Эссеист любуется "чистотой стиля" в жизни и смерти Мисимы, Кастанеды, Че Гевары, Махатмы Ганди… Тем контрастнее выглядят "физиологические очерки" о дешевых кварталах Тель-Авива, картины скудного быта эмигрантов-гуманитариев, азербайджанские ретроспективы 80-х. А эссе "Дом в переулке", воссоздающее опыт "духовного брака" автора с израильской проституткой, способно, пожалуй, даже шокировать тех, кто не усвоил уроков Достоевского.
Евгений Лесин
Щелоков А. День джихада: Роман.
М.: ВАГРИУС, 2002. - 384 с. 11 000 экз. (п) ISBN 5-264-00624-5
Стогоff И. Камикадзе: Роман.
СПб.: Амфора, 2001. - 239 с. 5000 экз. (п) ISBN 5-94278-234-2
Оба романа начинаются одинаково. 11 сентября, по телевизору показывают, сами помните что, дежа вю. Только у Ильи Стогоff'а роман старый, а про 11 сентября он пишет в предисловии. У Александра Щелокова роман начинается с пролога, которому (если располагать все хронологически) место, конечно, в конце. То есть книга открывается с эпилога. И это оправдано - ибо сами события, две твердыни, прошитые самолетами, все поменяли местами, поставили с ног на голову.
Что еще объединяет романы? Оба напечатаны не совсем удачно в том смысле, что обычный триллер (у Стогоff'а) помещен в серию актуальной прозы, а великолепная проза (у, соответственно, Щелокова) - оформлена, как обычный триллер. Притом, что собственно "триллерская" составляющая у профессионального военного Щелокова, конечно, есть, и очень неплохая, но роман все-таки глубже, честнее, важнее и говорит о самом сейчас больном - без гнева, пристрастия, взвешенно и откровенно. Стогоff же - ну да, автор модный, да только роман его - смесь оруэлловского "1984" и всей чейзовской буйды вместе взятой. Плюс литературщина, клубная жизнь всякой богемы и пр. Сюжет, правда, захватывает, и выстроен роман довольно профессионально, но - ничего сверхординарого. Бушков ненамного хуже. Если б я не читал после "Камикадзе" роман Щелокова, мне бы текст Стогоff'а наверняка понравился. Динамично, зло, политически некорректно, все персонажи - дрянь человечешки, словом, сплошная мизантропия и оптический обман зрения.
Совсем не то Александр Щелоков. Юмор - абсолютно армейский, но растет из Швейка, а не из передачи "Аншлаг". Есть элементы манеры Николая Носова - подробные описания приборов и проч. "У тех же перевозчиков изъяли и патроны "308 винчестер". Это огневое средство в середине пятидесятых годов создали в США и отдали армии под индексом Т 65. Позже патрон приняли в НАТО, где ему присвоили шифр "7,62Х51 НАТО"…" Вы верите, что подобные пассажи могут не отвлекать, не раздражать, проходить мягко, как водка из спирта "Люкс"? Нет, наверное. А прочтете "День джихада" - поверите. Что плохо в романе? Разрыв сюжета. Не одна история, а, как минимум, две - хоть и связанные между собой, но все равно разные. Аналогично и с персонажами. Ружье висит, но не всегда стреляет. Или роман скроен из двух повестей, или торопился автор, или еще что-нибудь. Но это взгляд рецензента, читать же Щелокова - наслаждение. Потому что взгляд не замутнен совершенно. Нет оголтелости, полемичности, а патриотизм - в лучшем и единственном смысле этого слова. Боевого офицера, героя Афганистана, чечена по национальности, вдруг увольняют из армии. Потому что боятся - а вдруг станет приспешником боевиков, врагов России. Тот едет домой - в Чечню, там его арестовывают федералы… ну и куда бывшему советскому офицеру податься? Правильно. К ним, к горцам. Но это лишь эпизод. Один из многих. Ибо все персонажи - не схемы, не плакаты, не авторские мечты, любови и ненависти, а реальные живые люди. Увы, живые не слишком долго. А то, что счастливый финал - так "не верьте пехоте"… Все равно жизнь кончается у всех одинаково. И никто не живет вечно. Кроме, разве, русской литературы, к которой принадлежит не только "актуальный писатель" Стогоff, но и "автор более двух десятков остросюжетных романов" Александр Щелоков.
