Премьера №7
Алексей Перминов не просто был поэтом. Во многом его фигура в нашей культуре просто уникальна. Дело в том, что он был музыкантом. Но не одним из многочисленных поэтов-рок-н-рольщиков, признание которых уже давно произошло, а рэппером, то есть представителем практически маргинальной в контексте нашей "высокой культурной жизни" музыки. Грюндиг был человеком, доказавшим, что музыка, которую он представлял, не просто музыка для подростков, не просто музыка бедных негров с толстенными золотыми цепями, а такая же, как и любая другая, где могут быть шедевры, а могут быть и серость и бездарность. Также как когда-то джаз считался хулиганской музыкой черных (вспомните "Степного волка" Германа Гессе, где главный герой долгое время колеблется, с одной стороны он чувствует эту музыку, но с другой стороны не может признать ее равной классической академической)…
Алексей Перминов Мой декаданс
Я повесился утром в сарае,
Когда солнце пустило ростки.
И увидел смерть смысла, страдая,
За намыленным краем тоски.
Лёгкий ветер качал моё тело,
И улыбка росла на лице.
И бессмертье покоем запело,
В брызгах Леты, в забвенья пыльце.
Зелёный луг по высям плыл
В даль. Месяц цинком моросил
Траву. И вам хватало сил
Плясать. Ты на руках носил
Мечту. Ты зачарован был
Игрой. Уста в пылу прикрыл
Устами. Безумье, жар явил
Рекой. Ты за бессмертие просил
Любви. Возьми груз смертных крыл
С собой. Я тоже зачарован был,
На зеленеющем лугу, и в высях жил.
Я стою в метро - выбираю цветок.
Позади стена на запад и на восток.
Позади ничто шевелящихся ног.
Впереди мечта - мёртвой жизни кусок.
Словно мёртвая плоть. Словно Дантовский ад.
По цветам, истерично, ищет выхода взгляд.
Кто толкнул здесь меня? Хрупкой грёзы распад.
Я стою! Я живой! Я вернулся назад!
Четыре части разделенья света.
По ним, через окно, плывёт в моря
Гроб-парусник, обоями одетый, - Туман табачный. Пепел - якоря.
Четыре растернованные лапы,
Иголками от выцветших афиш Детства папирусные трапы.
В углу стоит заплаканный малыш.
Вот чудо-вещи, скрывшие чудовищ.
В металлах, в камнях, в матовом стекле.
Тени убийц скользят блеском сокровищ
И замерзают кровью на стене.
РУБИН взобрал их всех без исключенья.
САПФИР болотный - для лжецов острог.
Там злобы мелчной желчные теченья,
На море фарса, правды где глоток.
ТОПАЗ - хранитель сладких извращений.
Плоти распущенной прелюбодейский стон.
Услышавши подобных песнопений,
Кошка весенняя застонет под кустом.
Те всплески пламени - алхимикам отрада.
Растворена в нём скверна подлецов.
Услада бытия - ЗЛАТОЕ кольцо ада,
Где нет начал, и, стало быть, концов.
СЕРЕБРЕННИК, проржавленный от крови,
На дне футляра не пускает блик.
Там плотно губы сжав, нахмурив брови,
Истлел под времени пыльцой иуды лик.
В шкатулке древней обитает искуситель.
Из скважины замка вперяет томный взор.
О смертный, не нарушь мёртвый покой. Обитель
Его станет твоей, будь ты дурак иль вор.
Я чувствую капкан, поймав всей грудью стол.
Я сердце ощущаю на ощупь, как стакан.
И ты сегодня странно зол и пьян.
И я сегодня пьян,
И странно зол.
Как скользок стул,
Что подо мной стоит.
Я пепел в сахар ласково стряхнул.
И ты молчком - наверное, уснул.
И я уснул,
И пьяный город спит.
Прёт ледокол
По речке, как в бреду.
И утверждён уже на лето протокол.
Но ты на утро будешь пить рассол.
Но буду пить рассол
Я по утру.
"Алкоголизм - не шутка". Водка
Касторка для рассудка, печёнки и желудка.
Жить ублюдком. Валяться в подъездах.
Шняга изо рта. Дэменция.
Незнакомые станции. Реанимация.
Без права на реинкарнацию.
Ощипала тоска телефонная
Мне бока и я ими примёрз
К этим стенам. Коробка картонная,
Что летит вниз со мной под откос.
Позвонила б кокетка знакомая.
Хоть бы кто бы позвал просто так.
В стекло муха предсмертная, сонная.
Часы стрелкой стучат мухе в такт.
Хоть бы кто бы ошибся бы номером.
Позвонил бы ночной хулиган.
Кто счас знает, что жив я, не помер,
Когда это не знаю я сам?!
ВЕРЛЕН
Сентиментальных разговоров
Нутро не трогают тона.
И бурова искристых взоров,
Давно, не достигают дна.
И общих радостей причастья
Не заставляют грудь стучать.
Но озверевшему несчастью
Твоих слёз, к счастью, не узнать.
КАК УМИРАЛ МОЙ ДЕД
Картавя слабыми губами,
Пускаешь пузыри с дивана.
Лежишь с открытыми глазами.
Всё тело - резаная рана.
Приходит доктор бородатый.
Срывает с тебя одеяло.
Прописывает кушать вату.
Смотри, как черви грызут сало.
Тени привидений движутся по коже.
Койка твоя - смертное ложе, похоже.
Ласками Морфея, фея во всём белом.
Ты уже, наверное, не будешь больше смелым.
Руки в одеялах. Ноги в одеялах.
Что с тобой случилось? Что с тобою стало?
Всё тебе не в радость. Всё тебе не мило.
Льётся мимо мира. Смерть глаза закрыла.
Когти ночные. Кости ветвей.
Лампы углей рыли гардины.
Тёмные дыры в коробках-зубах.
Боль несёт страх хирургии.
Прах бессонных ночей на руках.
Пережиданий, переживаний.
Без веры и денег сожалений.
Жизнь ореалил звонок.
Телефона курок намотал стол и стены.
Укол на углу ванны.
Раны и ссадины сродни медалям.
Из далей страданий
В понимание передозного состояния Алхимии яда растворения.
"Милосердия, сострадания,
Спаси, сохрани" К чертям весь мир бери,
Меня верни. Болотные огни
Неоном витают - Внимание!
Отсутствие денег для пассажира не оправдание.
С нами снами снова слово - буквы слепы, звуки глухи.
С нами сны. Злы. Паразиты. Ихни жабры розоваты.
Алые ланиты бриты. Опиаты. Кайфа сбыты.
Ты бы быты в брод раздвинул. Принял. Внял. Стал неформалом.
А. Бретон, Рембо, Берроуз закусили ус и губы,
И обиделись на смыслы, ибо всяки смыслы грубы,
Потому все грёзы грязны, потому все слёзы злобны,
Потому все смехи мрачны ...
С нами снами корчи чёрта. Мир способен на развраты
И с солдатом, и с ребёнком. И значимости караты
Метят личности и страны. Колотые вены - струны,
Перестроены иначе. Это вырезать деревья
В рунах смерти, по порядкам. Подзывать небесьи кары...
Лопались, краснея, струны. Наливали кровь в стаканы.
Тараканы - язвы Кафки вы.
Последнюю осень эпохи,
Бредово, бедламно, в забвенье,
Встречает моё поколенье,
Под неба предсмертные вздохи.
По пятам передозная кома.
Нам знакомы все грани экстаза.
Наше время - последняя фаза.
Смерть живущему. Жизнь Содома.
Трезвость действий и мыслей - к несчастью.
Вся абстракция счастья - в таблетках.
Под замком в многокомнатных клетках
Мы жуём анальгина причастье.
Средь собачих стай, ночью, по Москве,
В бритой голове я крапал стихи
Посреди трухи от дневных забот.
Как ленивый кот меж проворных крыс.
Далеко и вниз, всё влезал в себя.
Брёл, скользя по льду, падал и лежал,
Взглядом провожал танец снежных масс.
Слушал джаз сирен и опять скользил.
Нищий голосил, пил ночной эфир.
В робе полно дыр. С грязной бородой
Мимо шёл тропой. Слёзно бормотал,
Что давно устал думать, чем дышать,
Грешников стращать, мир крутить ступнёй,
Корабли топить, жарить города,
Сеять хворь в стадах, поучая их,
Что святой триптих вечен и силён.
Шёл за горизонт бормоча под нос,
Поднимался ввысь пьяный, нищий бог.
Здесь лежит, первый раз на спине,
Что себе говорил - "Я поэт",
Жёлтый лист. Исключенье к весне.
Исключенье к рождению - цвет.
Он на ветке торчал до конца,
А друзья уходили в полёт.
Говорил себе - "Я лист венца,
Что создатель челом унесёт".
Здесь лежит он, гнилой и корявый.
Здесь он славу сыскал и почёт.
Слава с ветки с ним вместе опала - Слишком долго готовился взлёт.
Крестовый поход на аптеку
Во имя спокойствия духа.
В момент паранойного смеха
Сознание, чтоб легче пуха.
Чтоб солнце светило, хоть время.
Чтоб двигалась на часах стрелка.
Снимая невинности бремя,
Планируешь новую сделку.
Рифмовать морфейной формой,
Вырывать слова из лавы.
Быть вместилищем отравы,
Как пора любви, упорной.
Стравлять звуки со значеньем.
Шить гармонию из ветра.
Из невидимого спектра
Плыть, невидимым теченьем.
К слову, словно мухи к мёду,
Знаки препинанья липнут.
Шар манады в высях стынет.
Шива каплет с неба воду.
Экскременты подсознанья,
Боль сердечной аритмии,
Гнев, что до краёв налили, - Составные для писанья.
Режет пристальный взгляд пропаганды
Плоть. Исходит подкрашенной кровью.
Твой химический запах лаванды
Веет в душу рекламной любовью.
Распаляет цветастая юбка
Тыл зрачков Атропиновой смесью.
Мозг впитал безразборно, как губка,
Городской яд застроенных весей.
Пелена из афиш и листовок,
Из обрывков настенной пастели,
Из мозайки, где каждый осколок
Равноценен коварностью цели.
Непринуждённо обнажаться перед оком нынешних здешних реалий, отказавшись отвечать за помыслы и поступки. Изжив рефлексию выхаркивать проклятья в гланды любящих и любимых "свободной любви". Стоять лицом к дверям и уходить, не оглядываясь на растленные души. Не терпеть чужую боль. Раздражённо сморкаться во взывающих к содействию и состраданию. Разводить паразитов в публичных местах. Испражняться в подъездах и лифтах жилых домов. Наказывать каждое утро плевком в солнце. Хищно жрать похлёбку времени, чтобы поскорей добратся до сновидения и в нём повеситься. Любить себя почти до самоубийства. Растоптать волю в случае её попытки воспротивиться желанию. Доводить свою плоть с помощью алкоголя и наркотиков до полного растройства всех чувств. Помнить лишь соответствующее данной истине, отправив остальное в область маразматической амнезии. Находить успокоение в зеркальных осколках памяти о прошедшей эпохе. Крушиться по крайностям и кичиться ими. Пойти на убийство и придти с повинной.
